В романе «Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтов сказал: «История души человеческой… едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого Народа». Так думал не только Лермонтов, но и целое поколение людей 1830-х годов, к которому он принадлежал. Энергии политического действия, воодушевлявшей поколение декабристов, они противопоставили энергию самопознания. При этом «История души человеческой» никак не противопоставлялась «истории народа». Каждый человек- дитя своего времени, своего народа. Познавая себя, он и мир вокруг. «В полной и здравой натуре,- писал Белинский,- тяжело лежат на сердце судьбы родины; всякая благородная личность глубоко сознаёт своё кровное родство, свои кровные связи с отечеством… Живой человек носит в своём духе, в своём сердце, в своей крови жизнь общества: он болеет его недугами, мучится его страданиями, цветёт его здоровьем».
Поэзия Лермонтова, по мнению Белинского, явила новую фазу в истории русского самосознания, Глубоко отличающуюся от пушкинской эпохи: «В первых своих лирических произведениях Пушкин явился провозвестником человечности, пророком высоких идей общественных; но эти лирические стихотворения были столь же полны светлых надежд, предчувствия торжества, сколько силы и энергии. В первых лирических произведениях Лермонтова… также виден избыток несокрушимой силы духа и богатырской силы в выражении; но в них уже нет надежды, они поражают душу читателя безотрадностью, безверием в жизнь и чувства человеческие, при жажде жизни и избытке чувства… Нигде нет пушкинского разгула на пиру жизни; но везде вопросы, которые мрачат душу, леденят сердце. Да, очевидно, что Лермонтов — поэт совсем другой эпохи и что его поэзия — совсем новое звено в цепи исторического развития нашего общества»
Отличительным признаком эпохи Лермонтова Белинский считает бесстрашный самоанализ и доходящие до самых глубинных противоречий человеческой природы самопознание. «Наш век,- говорит он,- есть век сознания, философствующего духа, размышления, «рефлексии»… Он громко говорит о своих грехах, но не гордится ими; обнажает свои кровавые раны, а не прячет их под нищенские лохмотьями притворства. Он понял, что сознание своей греховности есть первый шаг к спасению. Он знает, что действительные страдания лучше мнимой радости». Душа человека лермонтовского поколения, «страдая и наслаждаясь, даёт во всём себе строгий отчёт… она проникает своей собственной жизнью, лелеет и наказывает себя, как любимого ребёнка. Только в этом высшем состоянии самопознания человек может оценить правосудие Божие».
Москва в жизни и творчестве М. Ю. Лермонтова
... творчестве М. Ю. Лермонтова, я стремился отбирать факты биографии и творчества поэта, которые связаны с Москвой. В начале XIX столетия на перекрестке дорог, идущих от Красных ворот к Сухаревке ...
Находишь корень мук в себе самом,
И небо обвинить нельзя ни в чём,-
Пишет поэт в стихотворении «1831-го июня 11 дня». И далее:
Я к состоянью этому привык,
Но ясно выразить его б не мог
Ни ангельский, ни демонский язык:
Они таких не выдают тревог,
В одном всё чисто, а в другом всё зло.
Лишь в человеке встретиться могло
Священное с порочным. Всё его
Мученья происходит оттого.
После крушения декабризма, обнаружившего свою внутреннюю Несостоятельность, русская общественная мысль эпохи 1830-х годов находилась в ситуации мучительного поиска. Такую ситуацию современник Пушкина и Лермонтова французский писатель Альфред де Мюссе в романе «Исповедь сына века» представил в символической художественной картине: «Позади — прошлое, уничтоженное навсегда, но ещё трепетавшее на своих развалинах… Впереди — сияние необъятного горизонта… А между этими двумя мирами — бурное море, полное обломков кораблекрушения, где изредка белеет далёкий парус».
Белеет парус одинокий
В тумане моря голубом!..
Что ищет он в стране далёкой?
Что кинул он в краю родном?-
писал Лермонтов в юношеском стихотворении «Парус» (1832).
Молодость Пушкина совпала с историческим торжеством России в Отечественной войне 1812 года, с надеждами на либеральные реформы Александра I. Эту молодость окрылял исторический оптимизм. «Звезда пленительного счастья», светившая Пушкину, в эпоху Лермонтова исчезла с русского горизонта. Он входил в жизнь, не имея твёрдых мировоззренческих опор. И вся жизнь его, короткая, как вспышка падающей звезды, превратилась в напряжённый духовный поиск.
Мы много говорили об универсальности, многогранности, «всемирной отзывчивости» пушкинского гения. Лермонтов как будто бы унаследовал от него широту жанрового диапазона своего творчества: он и поэт, и прозаик, и лирик, и драматург, и создатель многих поэм, среди которых выделяются «Мцыри» и «Демон». А кроме того, он ещё и замечательный художник, и незаурядный музыкант. Одним словом, личность широкая и универсальная, на которой ещё лежит отблеск пушкинской эпохи с её возрожденческим энциклопедизмом.
Но в тематическом отношении творчество Лермонтова значительно уже и сосредоточеннее пушкинского. В его поэзии от юношеских опытов до зрелых стихов варьируется, уточняется и углубляется несколько устойчивых тем и мотивов.
Так, у Пушкина в творчестве южного периода встречается Стихотворение «Демон». Этот образ появляется у него всего лишь один раз, в разгар кратковременного и довольно скоро изжитого увлечения поэзией Байрона. У Лермонтова наоборот: образ Демона настолько очаровывает и захватывает его, что проходит упорно и настойчиво, начиная с раннего юношеского стихотворения и кончая поэмой «Демон». Эта поэма имеет восемь редакций, в которых образ Демона всё более и более обогащается, уточняется от одной редакции к другой.
Но, уступая Пушкину в тематическом многообразии, поэзия Лермонтова обогащает русскую литературу своими находками и приобретениями. По сравнению с Пушкиным в поэзии и прозе Лермонтова активируется психологическое начало. Лирика Лермонтова не столь отзывчива на голоса внешнего мира именно поэтому, что она более глубоко погружена в тайны одинокой и страдающей души. На первом плане у Лермонтова находится не созерцание внешнего мира, а самоанализ замкнутого в самом себе, обдумывающего каждый свой шаг и поступок героя. Утончённый самоанализ приводит поэта к открытию исторической значимости самых интимных, самых сокровенных переживаний человека. История открывается не только в грандиозных исторических событиях или глобальных социальных катаклизмах. Она проявляется везде, она сказывается и в том, как думает и чувствует «герой своего времени». История оживает в том, как человек любит, как ненавидит, как дружит или ссорится, как видит мир. По состоянию отдельной души можно судить о положении общества, государства, нации в ту или иную историческую эпоху. Открытие Лермонтова использует потом Лев Толстой в романе-эпопее «Война и мир». Не случайно Белинский, читая Лермонтова, воскликнул: «Ведь у каждой эпохи свой характер!»
Лермонтов Михаил Юрьевич
... Литовская" (1836; не окончен; опубликован в 1882) Лермонтов впервые обращается к социальному бытописанию, предвосхищающему "физиологии" 1840-х гг. Одновременно Лермонтов работает над "Маскарадом" (1835—1836), первым ... первую оригинальную и зрелую поэму. Орша — первая попытка Лермонтова создать исторический характер — феодала эпохи Грозного, живущего законами боярской чести. Эта тема была продолжена ...
Детские годы Лермонтова
Михаил Юрьевич Лермонтов родился 3 (15) октября 1814 года в семье армейского капитана Юрия Петровича Лермонтова и Марии Михайловны Лермонтовой (урожденной Арсеньевой).
Русская ветвь рода Лермонтовых вела свое начало от Георга Лермонта, выходца из Шотландии, который в эпоху Смуты начала XVII века в составе шведского ополчения попал в Россию, принял русское подданство и получил поместья в Галичском уезде Костромской губернии. Внуки Георга называли своим предком шотландского вельможу Лермонта, принадлежавшего к «породным людям Английской земли». Ту же фамилию носил легендарный шотландский поэт-пророк XIII века Томас Лермонт, которому Вальтер Скотт посвятил балладу «Томас рифмач», рассказывающую о том, как Томас попал в царство фей и получил там вещий, пророческий дар. Юный Лермонтов гордился иногда своим шотландским происхождением и зачитывался Байроном, чувствуя в нем не только «властителя дум», но и кровно родственную душу. Он называл Шотландию своей далекой родиной и считал себя «последним потомком отважных бойцов». В семье Лермонтовых существовало еще одно пленившее мальчика предание о том, что шотландские Лермонты были в кровном родстве с испанским герцогом Лерма. С этим связано увлечение юного Лермонтова сюжетами из испанской жизни: драма «Испанцы», первые наброски «Демона», написанный маслом портрет испанского предка, явившегося юноше Лермонтову во сне.
Но к началу XIX века давно обрусевший род Лермонтовых захудал и обеднел. Юрий Петрович пленил свою богатую невесту Марию Михайловну Арсеньеву внешней красотой и редким добродушием. Несмотря на решительные протесты властной и гордой матушки, Елизаветы Алексеевны Арсеньевой (урожденной Столыпиной), Мария Михайловна вышла замуж. Но ее семейное счастье было омрачено нескрываемым недоброжелательством и постоянными ссорами Елизаветы Алексеевны со своим зятем. В 1817 году Мария Михайловна заболела скоротечной чахоткой и умерла в возрасте 21 года, оставив своего единственного сына сиротой. «Когда я был трех лет, то была песня, от которой я плакал: ее не могу теперь вспомнить, но уверен, что если б услыхал ее, она бы произвела прежнее действие. Ее певала мне покойная мать»,- записал шестнадцатилетний Лермонтов в своем дневнике. Стихотворение «Ангел» (1831), вероятно, навеяно Лермонтову смутным воспоминанием о небесных звуках материнской песни, которая не раз звучала над его колыбелью:
По небу полуночи ангел летел
И тихую песню он пел;
И месяц, и звёзды, и тучи толпой
Внимали той песне святой.
Он пел о блаженстве безгрешных духов
Под кущами райских садов;
М.Ю.Лермонтов и его историческая эпоха
... наполнены романтизмом, музыкальностью и лиризмом: «…Он душу младую в объятиях нес Для мира печали и слез…» («Ангел») Лермонтов относился к тем творческим счастливчикам, умеющим посредством рифмы и ... по его стопам и стал не менее великим поэтом. Михаил Лермонтов, как многие другие поэты писал произведения на те темы, которые его потрясли или произвели фурор ...
О Боге великом он пел, и хвала
Его непритворна была.
Он душу младую в объятиях нёс
Для мира печали и слёз;
И звук его песни в душе молодой
Остался — без слов, но живой.
И долго на свете томилась она,
Желанием чудным полна;
И звуков небес заменить не могли
Ей скучные песни земли.
Бабушка решительно отказала Юрию Петровичу в желании оставить сына у него, ссылаясь на бедность армейского капитана, которая не позволит дать мальчику хорошее образование. Сразу же после смерти матери она увезла любимого внука в свое имение Тарханы Пензенской губернии. Здесь она окружила Лермонтова заботой и лаской, не жалела средств для развития многообразных талантов мальчика, рано проснувшихся в нем. С детских лет он писал стихи, рисовал, увлекался музыкой, в совершенстве овладел европейскими языками. Но семейная драма наложила свой отпечаток на характер Лермонтова. Редкие свидания с отцом оставили в его душе глубокую рану. Сердце мальчика разрывалось между доброй бабушкой и любимым отцом:
Ужасная судьба отца и сына —
Жить розно и в разлуке умереть…
Но ты простишь мне! я ль виновен в том,
Что люди угасить в душе моей хотели
Огонь Божественный, от самой колыбели
Горевший в ней, оправданный Творцом?
Все это способствовало раннему пробуждению в маленьком Лермонтове аналитического отношения к миру, сложных чувств любви и обиды на самых близких людей, недоверчивого отношения к их любви и ласке.
В детстве Лермонтов много болел. Тяжелый недуг надолго приковывал его к постели, приучал к задумчивости и одиночеству. В неоконченной повести «Переписка» от лица автобиографического героя Саши Арбенина Лермонтов писал: «Лишенный возможности развлекаться обыкновенными забавами детей, Саша начал их искать в самом себе. Воображение стало для него новой игрушкой… В продолжение мучительных бессонниц, задыхаясь между подушек, он уже привыкал побеждать страдания тела, увлекаясь грезами души».
Так намечался разлад между миром поэтических грез и повседневной жизнью. Мальчик рано почувствовал себя одиноким и не понятым даже самыми близкими людьми. Его часто охватывала по «душе родной», такой же неприкаянной и одинокой, способной понять его и утешить. Когда Лермонтову было 10 лет, бабушка увезла его на Кавказ, в Горячеводск, на лечение его ревматической болезни. И здесь мальчик испытал первую любовь, В автобиографических заметках шестнадцатилетний Лермонтов писал: «Кто мне поверит, что я знал уже любовь, имея 10 лет от роду? Мы были большим семейством на водах Кавказских: бабушка, тетушка, кузины. К моим кузинам приходила одна дама с дочерью, девочкой лет 9. Я ее видел там. Я не помню, хороша собою была она или нет. Но ее образ и теперь еще хранится в голове моей; он мне любезен, сам не знаю почему… Надо мной смеялись и дразнили. Я плакал потихоньку без причины, желал ее видеть; а когда она приходила, я не хотел или стыдился войти в комнату… Белокурые волосы, голубые глаза, быстрые/непринужденность… Горы Кавказские для меня священны… И так рано! в 10 лет… о эта загадка, этот потерянный рай до могилы будут терзать мой ум!.. Иногда мне странно, и я готов смеяться над этой страстию! — но чаще плакать».
С тех пор Лермонтов считал Кавказ своей поэтической родиной. В 1830 году в стихотворении «Кавказ» он писал:
Проблема природы и сущности человека
... воздействия на мир и на самом человеке для обеспечения его существования, функционирования, развития. 2. Категория бытия и разнообразие ее определений. Первый ответ. Б. - одна из основных ... включает в себя не только все непосредственно наблюдаемые объекты и тела природы, но и все те, которые в принципе могут быть познаны в будущем ...
- Я счастлив был с вами, ущелия гор;
- Пять лет пронеслось: все тоскую по вас.
Там видел я пару божественных глаз;
И сердце лепечет, воспомня тот взор:
Постоянная самоуглубленность и душевная сосредоточенность способствовали раннему взрослению чувств и мыслей.
Годы учения в Москве. Юношеская лирика
В 1827 году бабушка привезла его из Тархан в Москву для продолжения образования. После отличной домашней подготовки в 1828 году Лермонтов был принят сразу в IV класс Московского университетского Благородного пансиона. Четырнадцатилетний отрок оказался в самом центре русского «любомудрия». Всеобщее увлечение немецкой классической философией, творчеством Шиллера и Гёте, постоянный самоанализ, стремление к личному совершенствованию, разработка своего «я» — вот к чему жадно устремилась тогда Россия.
Член литературного кружка С. Е. Раича, будущий профессор Московского университета С. П. Шевырев поучал на страницах «Московского вестника»: «Говори чаще с самим собой,- о, как эта беседа богата мыслями! Она требует напряженного внимания, а ты знаешь — степенью внимания измеряется гений человека. Тот мудрец истинный, кто умеет говорить с самим собой».
Всем предшествующим жизненным опытом, кратким по времени, но глубоким по сути, душа Лермонтова радостно откликается на этот призыв, на этот общественный запрос. Он очень интенсивно работает. Поток стихов заполняет одну тетрадь за другой. Все эти стихи связаны между собой и напоминают своеобразный лирический дневник Лермонтовкой души, занятой напряженным самоанализом. Слово «дума» является в них ключевым: «боренье дум», «тревоги ума», «пытки бесполезных дум», «всегда кипит и зреет что-нибудь в моем уме». Он считает самосознание «божественным огнем души», даром Творца. «Назвать вам всех, у кого я бываю? — спрашивает юный Лермонтов в одном из своих писем и отвечает:- Я сам та особа, у которой бываю с наибольшим удовольствием… В конце концов я нашел, что лучший мой родственник — это я сам».
Сквозная тема творчества Лермонтова юных лет о двойственности человека, о борьбе в его душе «небесных» и «земных» начал, порождена атмосферой умственной жизни Москвы начала 1830-х годов. В январском номере журнала «Атеней» за 1830 год Н. И. Надеждин писал: «Дух человеческий есть гражданин двух противоположных миров. Как свободная сила разумения, он есть дух чистый, бессмертный — пришлец от обители горней незримой земле; но сей дух облечен вместе плотию, слепленной из земного брения,- есть обитатель дольней видимой вселенной. Сия двойственность, различая самое себя через самосознание, составляет основное начало полного человеческого бытия».
В творчестве Лермонтова эта двойственность человека осознается как источник трагического душевного противоречия. В стихотворении «Ангел», которое мы приводили, душа помнит о своей небесной родине, тянется к ней, «скучные песни земли» не могут заменить ей «звуков небес». И потому душа, скованная земными оковами, страдает и тоскует об утраченном рае, стремится к совершенству, но никогда не достигает его. В стихотворении «Небо и звезды» Лермонтов пишет:
Тем я не счастлив,
Современное состояние и перспективы развития рынка туризма для ...
... работы - изучить современное состояние и перспективы развития туризма лиц «третьего возраста» и разработать турпродукт для туристов этой возрастной группы на основе теоретических рекомендаций. Задачи исследования: 1. Дать характеристику такого направления туризма как туризм для лиц «третьего возраста» 2. Оценить перспективность развития туризма для лиц третьего возраста ...
Добрые люди, что звёзды и небо —
Звёзды и небо! — а я человек!..
Поэт не сомневается в бессмертии души и в том, что, отделившись от тела, она вернется на свою небесную родину. Русский поэт и религиозный философ Серебряного века Д. С. Мережковский писал: «Когда я сомневаюсь, есть ли что-нибудь, кроме здешней жизни, мне стоит вспомнить Лермонтова, чтобы убедиться, что есть».
Но одновременно в поэзии Лермонтова появляется другой, совершенно противоположный мотив — любви к грешной земле. В стихотворении «Земля и небо» он пишет:
Как землю нам больше небес не любить?
Нам небесное счастье темно;
Хоть счастье земное и меньше сто раз,
Но мы знаем, какое оно.
Примирить «землю» и «небо», увидеть в земной красоте отблеск лучей небесной славы Лермонтов еще не может. Он видит причину этого разлада в помраченной грехом природе человека, находит «корень мук в себе самом». А в счастливые мгновения он готов примириться с небом и поверить в возможность союза его с землей:
Когда б в покорности незнанья
Нас жить Создатель осудил,
Неисполнимые желанья
Он в нашу душу б не вложил,
Он не позволил бы стремиться
К тому, что не должно свершиться.
Он не позволил бы искать
В себе и в мире совершенства,
Когда б нам полного блаженства
Не должно вечно было знать.
Здесь Лермонтову раскрывается смысл земной жизни Он заключается в совершенствовании себя и мира, в постепенном выявлении человеком его божественной сущности:
Но чувство есть у нас святое
Надежда, Бог грядущих дней,-
Она в душе, где все земное,
Живет наперекор страстей;
Она залог, что есть поныне
На небе иль в другой пустыне
Такое место, где любовь
Предстанет нам, как ангел нежный,
И где тоски ее мятежной
Душа узнать не может вновь.
Однако мгновенные прозрения или просветы вновь сменяются у Лермонтова сомнениями. Конфликт «земного» с «небесным», периодически возобновляясь, пройдет через все его творчество и достигнет максимальной степени напряжения в двух зрелых романтических поэмах — «Демон» и «Мцыри» То неустойчивое и переменчивое состояние духа, в котором находился Лермонтов-поэт, Белинский называл «рефлексией». Это «переходное состояние», «в котором человек распадается на два человека»: «один живет, а другой наблюдает за ним и судит о нем». «Тут нет полноты ни в каком чувстве, ни в какой мысли, ни в каком действии: как только зародится в человеке чувство, намерение, действие, тотчас какой-то скрытый в нем самом враг уже подсматривает зародыш, анализирует его, верна ли, истинна ли эта мысль, действительно ли чувство. И человек, плененный противоречиями собственной природы, кружится и бьется внутри себя самого, переходя от одного состояния к другому и нигде не находя для себя полноты и самоуспокоения».
Лирика Лермонтова во многом предвосхищает Достоевского: она разрушает иллюзию человеческой «самодостаточности»^ подрывает ренессансную веру в неизменную и добрую природу человека, лишь искаженную враждебными ей внешними обстоятельствами. Отдаваясь последовательному и бесстрашному самоанализу, Лермонтов обнаруживает корень противоречивости и дисгармоничности внутри самого человека, совмещающего в своей глубине «священное с порочным». Главный источник мук и бед он усматривает не во внешних обстоятельствах, а в болезненном состоянии, в котором находится человеческая душа. Именно в этом заключается одна из ключевых особенностей лирики Лермонтова, которая получит свое продолжение и развитие в творчестве Достоевского и Толстого.
Возникновение музеев. Русский государственный музей
... искусства и первые художественные музеи (Эрмитаж), однако складывающиеся музеи имели в своей основе коллекции замкнутого характера, предназначенные для узкого круга людей. Новый этап В России это проявилось ... собирались древние философы, поэты, музыканты и артисты, которые состязались в своем мастерстве. Музеи существовали не только в храмах и святилищах, но и в домах именитых аристократов, ...
В 1830 году Лермонтов завершает свое обучение в Благородном пансионе и поступает на нравственно-политическое отделение юридического факультета Московского университета. Открывается период страстного увлечения Лермонтова английской литературой и творчеством Байрона. В стихотворении «Не думай, чтоб я был достоин сожаленья…» (1830) поэт равняется на Байрона, соотносит с ним свои идеалы и мечты:
- Я молод; но кипят на сердце звуки,
И Байрона достигнуть я б хотел;
- У нас одна душа, одни и те же муки;
- О если б одинаков был удел!..
Однако меру лермонтовского «байронизма» нельзя преувеличивать. Не случайно два года спустя поэт напишет стихи:
Нет, я не Байрон, я другой,
Еще неведомый избранник,
Как он гонимый миром странник,
Но только с русскою душой.
В чем же проявилась «русскость» души Лермонтова и что отличает ее от Байрона?
Современный исследователь творчества Лермонтова С. В. Ло-минадзе обращает внимание, что стихотворению «Нет, я не Байрон…» предшествует «Поле Бородина» (1830-1831), первый подступ к зрелому произведению Лермонтова «Бородино». В этом стихотворении, еще глубоко романтическом по колориту, уже проступают коренные приметы народной войны:
Всю ночь у пушек пролежали
Мы без палаток, без огней,
Штыки вострили да шептали
Молитву родины своей.
В лирическом голосе автора уже чувствуется психология русского солдата, готового принять смертный бой ради спасения национальных святынь. Отсюда и молитвенно сосредоточенная тишина русских дружин перед боем:
Безмолвно мы ряды сомкнули,
Гром грянул, завизжали пули,
Перекрестился я.
И вот оказалось, что для Лермонтова его «русская душа* означала несравненно больше, чем для Байрона душа «английская». В 1815 году войска англичан с помощью прусских союзников разбили армию Наполеона при Ватерлоо. Для Англии эта победа была сопоставимой с русским Бородино. Сразу же после этой победы Байрон написал стихи «Прощание Наполеона». Подзаголовком «с французского» он застраховал себя от английской цензуры и, вероятно, от неизбежных недоумений своих соотечественников-англичан. Наполеон Байрона в отличие от исторического Наполеона, просившего пощады у победителей, мечтает о реванше, о кровавой мести врагам-англичанам. При этом Байрон ему глубоко сочувствует. Прощаясь с Францией, байроновский Наполеон говорит:
Меня призовешь ты для гордого мщенья,
Всех недругов наших смету я в борьбе.
В цепи, нас сковавшей, есть слабые звенья:
Избранником снова вернусь я к тебе!
Можем ли мы себе представить русского поэта, который бы с лирическим сочувствием описал мечты Наполеона о новой кровавой мести, затеваемой им против России и ее народа?
У Лермонтова в его стихах наполеоновского цикла («Наполеон», «Эпитафия Наполеона», «Святая Елена», «Воздушный корабль», «Последнее новоселье») нет и намека на эстетизацию его воинственных замыслов. Наоборот, основная тема у Лермонтова — это Наполеон поверженный, страдающий в изгнании, на «острове уединенном», уже оставивший «и честолюбие, и кровь, и гул военный». Он тоскует о «Франции милой», которая не заслужила, чтобы «великий жизнь окончил в ней». В «Воздушном корабле» высокий дух императора томится в одиночестве и каждый раз, в день скорбной своей кончины, навещает далекую родину и тщетно ищет там своих друзей:
Анализ реализации и роли музейных проектов на примере Федерального ...
... в 1793 году) стал первым большим публичным музеем. 1.2 Развитие музейного дела в России В России первые музеи появились в ... Государственный Русский музей». Предметом исследования является реализация музейных проектов. Цель дипломной работы состоит в анализе реализации ... В принятом в 1996 г. Федеральном законе «О Музейном фонде Российской Федерации и музеях в Российской Федерации» записано: «Музей ...
Иные погибли в бою,
Другие ему изменили
И продали шпагу свою.
Стоит он и тяжко вздыхает,
Пока озарится восток,
И капают горькие слезы
Из глаз на холодный песок.
Поэтому романтический образ Наполеона-изгнанника в поэзии Лермонтова не вступает в конфликт с патриотической темой «народной войны» в стихах «Два великана», «Поле Бородина», «Бородино». В них Наполеон предстает в ином освещении, как завоеватель и «трехнедельный удалец», поверженный «русским великаном» («Два великана», 1832):
В шапке золота литого
Старый русский великан
Поджидал к себе другого
Из далеких чуждых стран.
И пришел с грозой военной
Трехнедельный удалец,
И рукою дерзновенной
Хвать за вражеский венец.
Но улыбкой роковою
Русский витязь отвечал:
Посмотрел — тряхнул главою…
Ахнул дерзкий — и упал!
Но «русскою душою» Лермонтов не отказывает побежденному врагу в сострадании и сочувствии, в признании его достоинства и силы:
Но упал он в дальнем море
На неведомый гранит,
Там, где буря на просторе
Над пучиною шумит.
Петербургский период жизни и творчества Лермонтова 1830-х годов
В 1832 году Лермонтов вынужден был оставить Московский университет из-за конфликта с некоторыми профессорами. Он едет в Петербург в надежде продолжить обучение в столичном университете. Но ему отказываются зачесть прослушанные в Москве предметы. Чтобы не начинать обучение заново, Лермонтов, по настоятельным советам родных, не без колебаний и сомнений, избирает военное поприще. 4 ноября 1832 года он сдает экзамены в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. «Два страшных года» — так определил Лермонтов время пребывания в учебном заведении, где «маршировки», «парадировки» и прочая военная муштра почти не оставляли времени для занятий серьезным литературным творчеством.
В 1835 году Лермонтов оканчивает школу и направляется корнетом в лейб-гвардии гусарский полк, расквартированный под Петербургом в Царском Селе. Теперь он много работает: пишет драму «Маскарад», повесть «Княгиня Литовская», поэму «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова», стихотворение «Бородино».
В этот период формируются общественные убеждения Лермонтова, его взгляды на исторические судьбы России, тяготеющие к зарождавшемуся к концу 1830-х годов славянофильству. Как и Гоголь, Лермонтов выносит из школы московских «любомудров» взгляд на человечество и нацию как на единую индивидуальность. Подобно отдельному человеку, каждая нация в своем историческом развитии проходит фазы детства, юности, зрелости и старости. Исторический процесс представляется ему сменой «избранных» народов, находящих в процессе развития свою оригинальную идею, которой они обогащают мировую историю. «Мы должны жить своею самостоятельною жизнью и внести свое самобытное в общечеловеческое,- говорит Лермонтов своему новому петербургскому приятелю А. А. Краевскому.- Зачем нам тянуться за Европою, за французами?»
Подход к потребностям человека в эпоху Возрождения
... в эту эпоху стали предметом пристального внимания, изучения и восхищения на долгие века. Цель работы – изучить основные потребности людей эпохи Возрождения Для достижения этой цели необходимо решение следующих задач: выявить сущность понятия «потребность» рассмотреть классификацию потребностей ...
Лермонтову кажется, что западноевропейская культура вступает в полосу необратимого кризиса, что в мировой смене народов, играющих в определенные исторические периоды главенствующую роль, Западу приходит черед уступить место другому, более молодому народу. Об этом пишет Лермонтов в стихотворении «Умирающий гладиатор» (1836):
Не так ли ты, о европейский мир,
Когда-то пламенных мечтателей кумир,
К могиле клонишься бесславной головою,
Измученный в борьбе сомнений и страстей,
Без веры, без надежд — игралище детей,
Осмеянный ликующей толпою!
Россия, по Лермонтову, молодая, выходящая на мировую историческую сцену страна: она «вся в настоящем и в будущем. Сказывается сказка: Еруслан Лазаревич сидел сиднем 20 лет и спал крепко, но на 21-м году проснулся от тяжкого сна и встал и пошел… и встретил он тридцать семь королей и семьдесят богатырей и побил их и сел над ними царствовать… Такова Россия».
В этот период Лермонтов работает над поэмой «Сашка», в которой он пишет о Москве как сердце России проникновенные слова:
Москва, Москва!.. люблю тебя как сын,
Как русский,- сильно, пламенно и нежно!
Люблю священный блеск твоих седин
И этот Кремль зубчатый, безмятежный.
Напрасно думал чуждый властелин
С тобой, столетним русским великаном, Померяться главою и — обманом
Тебя низвергнуть. Тщетно поражал
Тебя пришлец: ты вздрогнул — он упал!
Вселенная замолкла… Величавый,
Один ты жив, наследник нашей славы.
В мировоззрении Лермонтова укрепляется историзм: прошлое России интересует его теперь как звено в цепи исторического развития национальной жизни.
Этот историзм особо отметил Белинский в «Песне про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова»: «Здесь поэт от настоящего мира не удовлетворяющей его русской жизни перенесся в ее историческое прошедшее, подслушал биение его пульса, проник в сокровеннейшие и глубочайшие тайники его духа, сроднился и слился с ним всем существом своим, обвеялся его звуками, усвоил себе склад его старинной речи, простодушную суровость его нравов, богатырскую силу и широкий размет его чувства и, как будто современник этой эпохи, принял условия ее… общественности, как будто бы никогда и не знавал о других,- и вынес из нее вымышленную быль, которая достовернее всякой действительности, несомненнее всякой истории».
Готовясь к поединку с нанесшим его семье бесчестье Кирибеевичем, купец Калашников просит любезных братьев, в случае его поражения, выйти на бой за «святую правду-матушку»:
Не сробейте, братцы любезные!
Вы моложе меня, свежей силою,
На вас меньше грехов накопилося,
Так авось Господь вас помилует!
Православно-христианское сознание купца органически связывает между собою то, что с таким трудом удавалось сделать Лермонтову: земная сила зависит от чистоты и святости, «небесное» и «земное» взаимопроницаемы. Молодые братья Калашникова «свежей силою», потому что на них «меньше грехов накопилося». Избыток физических сил и безгрешность в народном понимании взаимосвязаны: чем безгрешнее человек, тем сильнее он в битве.
С этими убеждениями в эпоху Ивана Грозного был связан обычай судебного поединка, называемого «полем». Когда правду трудно было установить следствием, истец и ответчик шли на «поле», на взаимный поединок.
Характерен и другой мотив в психологии православного русского человека: купец Калашников верит, что «святая правда-матушка» на его стороне, но не дерзает с полной уверенностью утверждать свою победу: «А побьет он меня — выходите вы». Калашников знает, что Кирибеевич не живет по «закону Господнему», «позорит» чужих жен, «разбойничает» по ночам. Но, выходя на честный бой с «басурманским сыном», он боится впасть в гордыню и с полной уверенностью предрекать свою победу. Божий Промысел знать никому не дано, и русский праведник сознает свою малость перед волей Божией. С. В. Ломинадзе, которому принадлежат эти точные наблюдения, обратил внимание и на то, что такой же духовный тип русского человека воссоздается Лермонтовым в стихотворении «Бородино» и «Поле Бородина», ранней его редакции.
Не будь на то Господня воля,
Не отдали б Москвы!
Отдали Москву, повинуясь Господней воле, но и дрались за нее в надежде на выполнение Божьей воли. Логика солдата в «Бородине» напоминает логику Степана Калашникова, который бьется насмерть за «святую правду-матушку» с готовностью смирения перед высшим Распорядителем этой правды, если Он его не помилует. Точно так же, спустя столетия, ведут себя у Лермонтова русские солдаты-богатыри перед Бородинским сражением. Не предстоящей победой они кичатся, не гордыней себя тешат, а говорят о суровом долге, о готовности принять смерть за русскую святыню:
«Умремте ж под Москвой,
Как наши братья умирали!
И умереть мы обещали, И клятву верности сдержали
Мы в Бородинский бой!
И «характер противостояния противников в «Бородине» тот же, что и в «Песне…», — отмечает Ломинадзе. — С одной стороны, бравада, игра, похвальба. С другой — подчеркнутая суровость, последняя серьезность намерений:
Не шутку шутить, не людей смешить
К тебе вышел я теперь, бусурманский сын,-
Вышел я на страшный бой, на последний бой!
В сущности, это то же, что сказано «бусурманам» в «Бородине»: «Что тут хитрить, пожалуй к бою…» Сами воинские станы накануне решающей битвы как бы вступают в полемический диалог между собой, аналогичный обмену репликами между Кирибеевичем и Калашниковым да и всему их поведению перед боем:
И слышно было до рассвета,
Как ликовал француз.
Так же ликует и Кирибеевич, когда на «просторе похаживает» и «над плохими бойцами подсмеивает». А вот русский лагерь иной:
Кто кивер чистил весь избитый,
Кто штык точил, ворча сердито,
Кусая длинный ус».
Лермонтов ловит в поведении русского человека в героический момент его жизни духовную опору, берущую свой исток от православно-христианской святыни. Д. С. Лихачев отмечает в древнерусских воинских повестях XIII-XVII веков общую закономерность. Вторгшийся в Россию враг, захватчик, «не может быть добр и скромен»; «в силу одного только этого своего деяния, он будет горд, самоуверен, надменен, будет произносить громкие и пустые фразы… Напротив, защитник отечества всегда будет скромен, будет молиться перед выступлением в поход, ибо ждет помощи свыше и уверен в своей правоте». Так и у Лермонтова в «Поле Бородина» солдаты перед смертным боем «штыки восприли да шептали молитву родины своей».
Л. Н. Толстой считал «Бородино» Лермонтова «зерном» своего романа-эпопеи «Война и мир». Там тоже будет молебен перед Бородинским сражением, и Толстой покажет «серьезное выражение лиц в толпе солдат, однообразно жадно смотревших» на чудотворную икону Смоленской Божией Матери. «Скрытая теплота патриотизма» и согласие своего душевного настроя с высшей правдой и волей Божией, отказ солдат от «водки» в «такой день» и многозначительное, суровое их молчание — все это гармонирует у Толстого с атмосферой лермонтовского «Бородина» и восходит к духовной сущности «народной войны», открытой в новой русской литературе Лермонтовым.
В этот период даже в сугубо лирических стихах Лермонтова преодолевается традиционный в его поэзии конфликт между «небом» и «землей». Примирение с Богом в духе народного миросозерцания открывает Лермонтову благодатную гармонию в окружающем мире. В стихотворении «Когда волнуется желтеющая нива…» остро переживается радость и счастье земного бытия. Смиряется душевная тревога, «расходятся морщины на челе» поэта, и природа открывает ему тайны своей умиротворенной, врачующей красоты. Примирение с небом ведет Лермонтова к созданию «Молитвы», в которой поэт с доверием и народной любовью обращается к Матери Божией — «теплой заступнице мира холодного» — с просьбой о спасении не своей «пустынной», страннической души, а души «чужой» — «невинной девы»:
Окружи счастием душу достойную;
Дай ей сопутников, полных внимания,
Молодость светлую, старость покойную,
Сердцу незлобному мир упования.
И в этой молитве за другого человека душа самого поэта как бы теряет неприкаянность, умиротворяется и просветляется, обретает желанное утешение. В стихах укрепляется вера Лермонтова в благодатное участие небесных заступников в судьбах смертных людей на земле.
В том же 1837 году Лермонтов пишет исполненное мира и отрады стихотворение «Ветка Палестины», в котором отсутствует так свойственное ему чувство тревожного, болезненного «я». Мучительные противоречия души, неизбывная «рефлексия», иссушающий живые источники сердца самоанализ, тоска одиночества — все эти чувства тонут и растворяется в благодатном дыхании святости:
Заботой тайною хранима
Перед иконой золотой
Стоишь ты, ветвь Ерусалима,
Святыни верный часовой!
Прозрачный сумрак, луч лампады,
Кивот и крест, символ святой…
Все полно мира и отрады
Вокруг тебя и над тобой.
«Смерть Поэта» и первая ссылка Лермонтова на Кавказ
лермонтов поэт лирика стих
Мотив Божьего суда оказывается решающим в эпилоге стихотворения «Смерть Поэта», написанном в дополнение к завершенному тексту стихотворения после ссоры Лермонтова с Н. А. Столыпиным, который защищал Дантеса, выражая общее мнение придворных кругов. Возмущенный Лермонтов буквально на одном дыхании написал 16 строк, исполненных карающего гнева. В этих стихах получил предельную конкретизацию и сам предмет этого гнева: не просто «свет завистливый и душный», но:
А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
В сущности, это круг придворной знати, пробившейся в верхи лестью, хитростью и обманом, той самой знати, которая так раздражала Пушкина и которой он послал вызов в «Моей родословной». «Род», обиженный «игрою счастия»,- это род Пушкина и многих других знатных столбовых дворян, хранителей отечественных святынь и русской культуры, вытесненных в послепетровский период ловкими пройдохами, неправдами нажившими богатство и «молчалинством» достигшими «известных степеней»:
Вы, жадною толпой стоящие у трона, Свободы,
Гения и Славы палачи!
Таитесь вы под сению закона,
Пред вами суд и правда — всё молчи!..
И тут, в порыве праведного гнева, как бы заимствуя «Божественный глагол» у самого Творца, Лермонтов обрушивает на голову губителей русского гения Его карающую десницу. Возникает иллюзия, что Страшный Суд вершится прямо сейчас, на наших глазах, неотложно и неотвратимо:
Но есть и Божий Суд, наперсники разврата!
Есть грозный Суд: он ждет;
Он не доступен звону злата,
И мысли и дела он знает наперед.
Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:
Оно вам не поможет вновь,
И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь!
«Приятные стихи, нечего сказать,- написал император Николай I Бенкендорфу.- Я послал Веймарна в Царское Село осмотреть бумаги Лермонтова и, буде обнаружатся еще другие, наложить на них арест. Пока что я велел старшему медику гвардейского корпуса посетить этого господина и удостовериться, не помешан ли он, а затем мы поступим с ним согласно закону».
Лермонтов был арестован 18 февраля 1837 года. Объявить его сумасшедшим сочли неудобным: только что, за три месяца до гибели Пушкина, в сумасшествии был обвинен Чаадаев за его «Философическое письмо». 25 февраля было объявлено «высочайшее повеление»: корнета Лермонтова перевели тем же чином в Нижегородский драгунский полк, который вел военные действия на Кавказе.
На известном акварельном автопортрете Лермонтов изобразил себя в мохнатой бурке, накинутой на куртку с красным воротником и кавказскими газырями на груди. Через плечо перекинута черкесская шашка. В этой форме он изъездил всю линию укреплений кавказской армии по левому берегу Терека и по правому Кубани от Каспийского моря до Черного, побывал в азербайджанских городах Кубе и Шемахе, познакомился и подружился с азербайджанским поэтом Мирзой Фатали Ахундовым, брал у него уроки азербайджанского языка и с его слов записал сюжет сказки «Ашик-Кериб». В это время он тесно сошелся с сосланными на Кавказ декабристами. Сердечная дружба свела его с Александром Ивановичем Одоевским, поэтом, автором знаменитого ответа на пушкинское послание в Сибирь. После десяти лет каторги его перевели в 1837 году рядовым солдатом на Кавказ.
Лирика Лермонтова 1838-1840-х годов
В конце ноября — начале декабря 1837 года хлопоты любящей бабушки увенчались успехом. Лермонтова перевели сперва в Гродненский лейб-гвардии гусарский полк в Новгород, а весной 1838 года — по месту старой службы в Петербург. Здесь Лермонтова встретили как уже знаменитого и опального поэта. 1 января 1840 года юный И. С. Тургенев видел его на маскараде в Благородном собрании, а несколькими днями ранее — в доме знатной петербургской дамы княгини Шаховской. Об этих встречах Тургенев рассказал в «Литературных и житейских воспоминаниях»:
«У княгини Шаховской я, весьма редкий и непривычный посетитель светских вечеров, лишь издали, из уголка, куда я забился, наблюдал за быстро вошедшим в славу поэтом… В наружности Лермонтова было что-то зловещее и трагическое; какой-то сумрачной и недоброй силой, задумчивой презрительностью и страстью веяло от его смуглого лица, от его больших и неподвижно-темных глаз. Их тяжелый взор странно не согласовывался с выражением почти детски нежных и выдававшихся губ. Вся его фигура, приземистая, кривоногая, с большой головой на сутулых плечах, возбуждала ощущение неприятное; но присущую мощь тотчас сознавал всякий… Внутренно Лермонтов, вероятно, скучал глубоко; он задыхался в тесной сфере, куда его втолкнула .судьба.- На бале Дворянского собрания ему не давали покоя, беспрестанно приставали к нему, брали его за руки; одна маска сменялась другою, а он почти не сходил с места и молча слушал их писк, поочередно обращая на них свои сумрачные глаза. Мне тогда же почудилось, что я уловил на лице его прекрасное выражение поэтического творчества. Быть может, ему приходили в голову те стихи:
Как часто, пестрою толпою окружен,
Когда передо мной, как будто бы сквозь сон,
При шуме музыки и пляски,
При диком шепоте затверженных речей,
Мелькают образы бездушные людей,
Приличьем стянутые маски,
Когда касаются холодных рук моих
С небрежной смелостью красавиц городских
Давно бестрепетные руки,-
Наружно погружась в их блеск и суету,
Ласкаю я в душе старинную мечту,
Погибших лет святые звуки».
Тургенев здесь приводит начало стихотворения «Как часто, пестрою толпою окружен…», которому Лермонтов предпосылает в качестве эпиграфа дату «1-е января», действительно имея в виду бал в Дворянском собрании под Новый год 1 января 1840 года.
От помертвевшего механического мира кукол-масок, бездушных, бестрепетных, произносящих «затверженные речи», воображение уносит Лермонтова в Тарханы, в детские, чистые, безмятежные годы. Он вспоминает о первой любви, созданной более мечтами о девочке «с глазами, полными лазурного огня»:
Когда ж, опомнившись, обман я узнаю
И шум толпы людской спугнет мечту мою,
На праздник незванную гостью,
О, как мне хочется смутить веселость их
И дерзко бросить им в глаза железный стих,
Облитый горечью и злостью!..
Лермонтов смело соединяет в пределах одного лирического стихотворения несовместимые в прошлом жанровые традиции обличительной сатиры и элегии. Тургенев даже во внешнем облике поэта схватывает это «странное» сочетание «задумчивой (!) презрительности» «неподвижно-темных глаз» «с выражением почти нежных и выдававшихся губ» — детская нежность, хрупкость, трогательная незащищенность рядом с сумрачной силой и мощью.
Трагедию людей своего поколения Лермонтов раскрыл в замечательном стихотворении «Дума» (1838), тоже соединяющем в себе сатиру и элегию:
Печально я гляжу на наше поколенье!
Меж тем, под бременем познанья и сомненья,
В бездействии состарится оно.
Характерна повествовательная форма, избранная здесь Лермонтовым: стихи написаны не от первого лица, не от «я», а от «мы». Перед нами бесстрашная и беспощадная в своей правде исповедь от лица целого поколения: это дает возможность Лермонтову, с одной стороны, придать стихам глубоко лирический в своей исповедальности смысл, ибо здесь он говорит и о себе, а с другой — как бы подняться над субъективным, личным в коллективное «мы», отделить от себя и объективировать типические черты духовного облика, присущие людям его времени.
Теперь Лермонтов чувствует не только сильные, но и слабые стороны «самопознания», «рефлексии», составлявшие отличительное свойство людей тридцатых годов. Усиленно сознающая себя личность волей-неволей лишается непосредственности сердечных движений, убивает в себе волю и энергию действия. Чрезмерное увлечение историей, например, дает человеку мудрость, предостерегающую от ошибок. Но одновременно эта мудрость гасит в человеке безоглядность юношеского порыва. Трезвая терпимость к осознанной неизбежности тех или иных отклонений жизни от праведного русла, тех или иных ошибок и заблуждений людей оборачивается равнодушием к злу и невольным попустительством. Мысль о жизни, постоянное обдумывание каждого шага в ней лишает человека непосредственности: жизнь представляется ему наблюдаемой со стороны — «как пир на празднике чужом». Чрезмерный самоанализ охлаждает чувства, лишает их силы, страсти и постоянства:
И ненавидим мы, и любим мы случайно,
Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,
И царствует в душе какой-то холод тайный,
Когда огонь кипит в крови.
Впоследствии Тургенев в романе «Рудин» покажет трагедию идеалиста 1830-1840-х годов, развертывая в живые картины многие поэтические «формулы-определения», данные Лермонтовым в «Думе». Да и сам Лермонтов аналитически раскроет эти «формулы» в прозе — в романе «Герой нашего времени». И в то же время «Дума» не оставляет безотрадного чувства при всей беспощадности своих конечных выводов. Сознание своей слабости, умение посмотреть на себя критически, со стороны, понять свои недостатки является залогом грядущего от них освобождения.
К «Думе» примыкает и другое трагическое стихотворение «И скучно и грустно…», полное разочарования в высоком назначении человека, дышащее безнадежным одиночеством и неприкаянностью:
И скучно и грустно, и некому руку подать
В минуту душевной невзгоды…
Желанья!.. Что пользы напрасно и вечно желать?..
А годы проходят — все лучшие годы!
Любить… но кого же?.. на время — не стоит труда,
А вечно любить невозможно.
В себя ли заглянешь? — там прошлого нет и следа:
И радость, и муки, и все там ничтожно…
Что страсти? — ведь рано иль поздно их сладкий недуг
Исчезнет при слове рассудка;
И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг,-
Такая пустая и глупая шутка…
В этих стихах недостаточно видеть только обличение пустого общества, в котором задыхается живой человек. Напротив, обличение здесь обращено внутрь самого героя, решившегося на горькую исповедь-самопознание. Трагизм человека глубок именно в силу осознания им коренных противоречий земной жизни, находящейся во власти неумолимого бега времени, обрекающего на уничтожение и смерть все лучшие и добрые человеческие чувства. Если рассматривать земную жизнь как единственное, что дано человеку, тогда все в ней начинает терять свой смысл. Любовь не может быть вечной хотя бы потому, что человек смертен, а также и по той причине, что все в жизни переменчиво. Поэтому лейтмотивом стихотворения является необратимый бег времени: «А годы проходят — все лучшие годы!» Перед лицом вечности все великое на земле разлетается, как дым, а потому трудно пустить корни, нельзя закрепиться для жизни со смыслом на этой земле без веры в бессмертие души и без христианского смирения перед земным несовершенством. Лермонтов невольно дает нам понять и почувствовать в этих стихах, что с утратой веры в Бога человек остается на земле беззащитным, истончаются и подтачиваются корни лучших нравственных чувств и сердечных движений, наступает духовная смерть и утрата высшего смысла жизни. Рабство в плену у непостоянных земных страстей приводит человека к опустошению. Вот почему рядом со стихами «И скучно и грустно…» стоит у Лермонтова «Молитва»:
В минуту жизни трудную
Теснится ль в сердце грусть:
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть…
С души как бремя скатится,
Сомненье далеко —
И верится, и плачется,
И так легко, легко…
Стихи Лермонтова о назначении поэта и поэзии
В петербургский период 1838-1840 гг. Лермонтов обращается к стихам о назначении поэта и поэзии. В стихотворении «Поэт» (1838) он сравнивает поэзию с боевым оружием, надежным защитником правды и борцом с унижениями и обидами, давно спрятанным в ножны и ржавеющим в небрежении и бездействии:
В наш век изнеженный не так ли ты, поэт,
Свое утратил назначенье,
На злато променяв ту власть, которой свет
Внимал в немом благоговенье?
Бывало, мерный звук твоих могучих слов
Воспламенял бойца для битвы.
Он нужен был толпе, как чаша для пиров,
Как фимиам в часы молитвы.
Твой стих, как Божий дух, носился над толпой;
